— Вы… и в самом деле верите тем мерзостям, которые этот негодяй сказал обо мне? Считаете меня распутной женщиной?
Д'Аржан попытался успокоить ее. Почему женщины так чувствительны?
— Нет-нет, дорогая, вы меня не поняли. Конечно, вы леди, благородная дама. Но кто осудит вас за то, что предпочли другого мужчину этому… созданию?!
Снова рукоятка револьвера опустилась на спину пленного, подгоняя его к воротам тюрьмы. Лейтенант надеялся, что женщина не заартачится, особенно после того, как довольно откровенно поощряла его.
— Ну же, малышка, ты не должна считать, что я тебя не уважаю! — ласково начал он. — Сегодня я покажу, как велико мое уважение и как я восхищаюсь прелестным телом, скрытым за этими отрепьями!
Он снова довольно грубо схватил женщину за талию и притянул к себе, зная, что некоторые женщины любят сильных, властных мужчин. В следующий момент француз самодовольно решил, что был прав, — женщина перестала сопротивляться и покорно пошла за ним.
Человек, известный под именем Блю, открыл ворота, не выпуская из рук револьвера, и удивленно отступил, увидев пьяного пленника, которого привел сам лейтенант. Тюрьма состояла из двух отделений — подобия приемной и большой камеры.
За ржавой решетчатой дверью на узком топчане сидел, скорчившись, человек в наброшенном на плечи грязном пончо.
— Американец! Собака-гринго! Не желаю сидеть в одной камере с грязным гринго! — завопил он.
— Заткнись, ублюдок, — рявкнул Блю, угрожающе подняв кулак.
То, что случилось позже, было непонятно и походило на кошмар. Здоровяк американец, покачнувшись, прислонился к решетке, но в этот момент д'Аржан подтолкнул его, и пленник, падая, сбил с ног Блю. Тот повалился, сжимая низ живота, и заревел, как раненый медведь. Бородатый американец, неожиданно протрезвев, с силой заехал ему коленом в пах.
«Грей» выпрямился, жесткие холодные глаза уставились на д'Аржана.
— Бросьте револьвер, и побыстрее, иначе во лбу у вас появится дырка, — велел он, и ошеломленный француз послушно разжал пальцы. Американец сухо, деловито продолжал отдавать приказы:
— Джинни, возьми ключи и открой дверь. И поспеши — мы сидим на пороховой бочке!
Та, молча двигаясь, словно кукла, нагнулась к извивавшемуся, стонущему Блю, отстегнула связку ключей и открыла решетку. Пленник, широко улыбаясь, вышел и небрежно подхватил с пола револьвер лейтенанта.
— Напомни поцеловать тебя, когда уберемся отсюда, Джинни, — тихо сказал он, проходя мимо девушки. Та тупо смотрела на него; позже д'Аржан подумал, что она выглядела так, словно была в трансе.
Несколько минут спустя, связав д'Аржана и Блю и заткнув им рты, все трое спокойно вышли из тюрьмы, сели на лошадей и покинули город. Поскольку американец с женой были гостями лейтенанта, никому не пришло в голову их остановить.
Началась бешеная скачка. Ни Стив, ни Пако не разговаривали, хотя было очевидно, что они знают, куда ехать.
Джинни все еще чувствовала себя как во сне. Кричащее желтое платье совсем не подходило для верховой езды, а седло на лошади было мужским. Голые ноги обвевал ветер, тело словно застыло и онемело, но она не жаловалась и не просила остановиться. Если французы бросятся в погоню, они будут преследовать и ее. Это казалось просто нереальным. Они направились в горы и только поздно ночью решили отдохнуть.
Джинни хватило сил, только чтобы прислониться к валуну и закрыть глаза. Стив дал ей свой черный сюртук, чтобы укрыться от холода, и напоил водой из фляжки. Он и Пако сидели рядом, тихо беседуя о чем-то. Но Джинни слишком устала, чтобы прислушиваться. Она чувствовала, что, если двинет головой, череп расколется.
Почему она не сделала того, что должна была сделать? Держан повел бы себя по-другому, узнай он, кто такая Джинни и почему оказалась там. И зачем она покорно следует приказам Стива, сделавшего ее преступницей? Джинни пыталась убедить себя, что не хотела, чтобы Пако пытали и казнили. Но что сам Дэвис здесь делает? Конечно, ему известны планы Стива — значит, он тоже грабитель и бандит, несмотря на…
И тут девушка неожиданно поняла, что Пако возвышается над ней и благодарит ее, объясняя, что должен сейчас уехать от них.
— Может, мы еще встретимся, — сказал он. — Кто знает? Но вы были великолепны. Я так благодарен!
Джинни пробормотала что-то невнятное. Пако исчез, а Стив нагнулся к ней и удивительно осторожно поднял.
— Нам пора, бебе, — тихо прошептал он.
Джинни подозрительно взглянула на него. Он назвал ее бебе — детка. Но это французское слово! Правда, любой человек может знать несколько выражений на другом языке!
Стив помог ей сесть в седло, и Джинни глухо спросила:
— Далеко еще?
— Зависит от того, как быстро ехать, — пожал плечами Морган. — Мы выехали на плоскогорье, поэтому чем дальше уйдем от наших французских друзей, тем лучше.
— У меня ужасно болит голова! — неожиданно пожаловалась Джинни, но Стив лишь жестко рассмеялся:
— Возможно, с похмелья! Слишком много шампанского выпила!
Джинни хотела закричать, осыпать его оскорблениями, но для этого потребовалось бы слишком много усилий.
Следующие двое суток были сплошным кошмаром, который уже довелось испытать Джинни. Они ехали по ночам и спали днем. Единственные люди, встречавшиеся беглецам, были пастухи, перегонявшие стада невероятно тощих коров.
Плодородная земля на равнинах, как объяснил Стив, принадлежала богатым асиендадо, владельцам крупных поместий. В голосе его звучала непонятная горечь. Но ведь он сам наполовину мексиканец! Неужели чувствует себя обойденным и обманутым?